|
Александр Яковлевич Розенбаум родился 13 сентября 1951 года в Ленинграде. Окончил музыкальную школу по классу фортепиано и музыкальное училище по классу аранжировки. В 1974 году он окончил Ленинградский Первый медицинский институт имени академика И.П.Павлова, затем четыре года работал врачом "скорой помощи". Песни Александр Розенбаум начал сочинять в 1968 году - для институтских студенческих капустников и студенческих спектаклей, затем - для различных вокально-инструментальных ансамблей и рок-групп; был участником рок-группы "Аргонавты". В 1980 году он ушел на профессиональную сцену, выступал в составе рок-группы "Пульс", ансамбля "Шестеро молодых", "Поющие гитары" (некоторое время - под фамилией Аяров). В 1983 году Александр Розенбаум начал сольные выступления. Кроме того, как актер он снимался в фильмах "Начни сначала", "Побег на край света" (1991) , "Чтобы выжить" (1993). Александр Розенбаум - Художественный руководитель театра-студии "Творческая мастерская Александра Розенбаума". Заведующий кафедрой эстрадного искусства общественного института культуры при МВД. |
 Александр Розенбаум Из-под пальцев улетел аккорд
Скачать песни Александра Розенбаума в mp3. |
Я хотел бы подарить тебе песню,
Но сегодня это вряд ли возможно.
Но ты... Слов таких не знаю чудесных,
Все в сравнении с тобою ничтожно.
Я хотел бы подарить тебе танец,
Самый главный на твоем дне рожденья.
Если музыка играть перестанет,
Я умру, наверно, в то же мгновенье.
Ау! Днем и ночью счастье зову.
Ау! Заблудился в темном лесу я.
Ау! Ничего другого на ум...
Ау! Ау! Ау!
Я хотел бы подарить тебе небо,
Вместе с солнцем, что встает на востоке.
Там где былью начинается небыль,
Там не будем мы с тобой одиноки.
Я хотел бы провести тебя садом,
Там где сны мои хорошие зреют.
Только жаль вот не смогу идти рядом,
От дыхания твоего каменею.
Ау! Днем и ночью счастье зову...
Я хотел бы подарить тебе счастье,
То которое никто не оспорит.
Только сердце часто рвется на части,
Так как, видимо, я создан для горя.
Я хотел бы подарить тебе голос,
Чтобы пела колыбельные детям.
Ни рукой не снять мне боль, ни уколом.
Точно знаю, что меня ты не встретишь.
Ау! Днем и ночью счастье зову...
Заболело сердце у меня
Среди поля чистого.
Расседлаю своего коня
Буйного да быстрого.
Золотую гриву расчешу
Ласковыми гребнями.
Воздухом одним с тобой дышу,
Друг ты мой серебряный.
Облака над речкою плывут,
Помнят день гороховый.
Из под кобылицы взял тебя
Жеребенком крохотным.
Норовился палец укусить
Все козлил, да взбрыкивал.
Понял я тогда - друзьями быть
Нам с тобою выпало.
И с тех пор стало тесно мне в доме моем.
И в веселую ночь, и задумчивым днем.
И с тех пор стали мне так нужны облака,
Стали зорче глаза стала тверже рука.
Не по дням ты рос, а по часам -
Ворожен цыганкою.
Стала молоком тебе роса,
Стала степь полянкою.
Помню, как набегаешься всласть
Да гулять намаешься,
Скачешь, как чумной, на коновязь
Да в пыли валяешься.
Ну а дед мой - седой, одноглазый старик
Все кричал: "От шальной!
Весь в отца сукин сын!
Тот был тоже мастак уходить от погонь.
От ушей до хвоста весь горел, только тронь."
Никого к себе не подпускал
Даже с белым сахаром.
Мамку раз до смерти напугал
Охала да ахала:
"Ой смотри, сыночек, пропадешь
С кручи дурнем сброшенный!"
Только знал я, что не подведешь
Ты меня хороший мой.
Так что, друг мой скачи да людей позови.
Что-то обручь шальной шибко сердце сдавил.
Ну а будет напрасным далекий твой путь
Ты себя сбереги, да меня не забудь.
Задремал под ольхой
Есаул на роздыхе,
Приклонил голову
К доброму седлу.
Не буди казака,
Ваше благородие,
Он во сне видит дом,
Мамку да ветлу.
А на окне наличники,
Гуляй да пой,
Станичники.
Черны глаза в окошке том,
Гуляй да пой,
Казачий Дон.
Он во сне видит дом,
Да лампасы дедовы,
Да братьев-баловней,
Оседлавших тын.
Да сестрицу свою,
Девку дюже вредную,
От которой мальцом
Удирал в кусты.
А на окне наличники...
Не буди,атаман,
Есаула верного.
Он от смерти тебя
Спас в лихом бою.
Да еще сотню раз
Сбережет,наверное,
Не буди,атаман,
Ты судьбу свою.
А на окне наличники...
Полыхнули кусты
Иван-чаем розовым.
Да со скошенных трав
Тянется туман.
Не буди казака,
Ваше благородие,
Не буди своего
Друга,атаман.
На Дону на Доне
Гулевали кони
И костра огонь им
Согревал бока.
Звезд на небе россыпь,
Я с гнедою сросся.
Стремена по росту и не жмет лука.
Тихие слезы тихому Дону.
Доля казачья служба лихая.
Воды Донские были б солены,
Если б на месте век постояли.
Тихие слезы тихому Дону.
Долго не видеть матери сына.
Как не крепиться батьке сидому,
Слезы тихонько сползут на щетину.
На Дону на Доне
Степь в полыне тонет,
Ветер тучи гонет...
Тучи, облака
Вольная казачька
Да над речкой плачет,
Видно не иначе
Любит казака.
Тихие слезы тихому Дону...
На Дону на Доне,
Как цветок в бутоне,
Девица в полоне
Красоты своей.
Счастью б распуститься,
Лепесткам открыться,
Да одной не спится
В лихолетье дней.
Пусть осень не кончается.
И пусть земля отчается
Примерить платье белое,
Что ей зимою сделали,
Спели из тонких кружев снегири.
Любовь мою последнюю
Со слухами и сплетнями
Ты осень разгляди да сбереги.
Пусть осень не кончается...
В ней счастье повстречается.
Два голубя в дом каменный
Твой белый, мой подраненный
Влетели, заколдованный был дом.
Сгорела крона - ствол руби.
Согрелись в доме голуби
И свили в нем из веточек гнездо.
Ночь разорвали всполохи,
В любви сгорели голуби.
В нее сердцами брошены,
Завять не дали осени,
Чтоб наш цветок зимою не погиб.
Любовь мою последнюю
Со слухами да сплетнями
Ты осень разгляди да сбереги.
В Афганистане
В "черном тюльпане"
С водкой в стакане
Мы молча плывем над землей.
Скорбная птица
Через границу
К русским зарницам
Несет ребятишек домой.
В "черном тюльпане"
Те, кто с заданий
Едут на Родину милую
В землю залечь,
В отпуск бессрочный
Рваные в клочья...
Им никогда, никогда
Не обнять теплых плеч.
Когда в оазисы Джелалабада,
Свалившись на крыло, "тюльпан" наш падал,
Мы проклинали все свою работу:
Опять "бача" подвел потерей роту
В Шинданде, Кандагаре и Баграме,
Опять на душу класть тяжелый камень,
Опять нести на Родину героев,
Которым в двадцать лет могилы роют.
Но надо добраться,
Надо собраться.
Если сломаться,
То можно нарваться и тут.
Горы стреляют,
"Стингер" взлетает,
Если нарваться,
То парни второй раз умрут.
И мы идем совсем не так, как дома,
Где нет войны и все давно знакомо.
Где трупы видят раз в году пилоты,
Где с облаков не валят вертолеты.
И мы идем, от гнева стиснув зубы,
Сухие водкой смачивая губы.
Идут из Пакистана караваны,
И значит, есть работа для "тюльпана".
В Афганистане,
В Афганистане
В "черном тюльпане"
Мы молча плывем над землей.
Скорбная птица
Через границу
К русским зарницам
Несет наших братьев домой.
Когда в оазисы Джелалабада...
Глухари на токовище бьются грудью до крови,
Не на шутку расходились - быть бы живу...
Так и мы когда-то жили, от зари и до зари,
И влюблялись, и любили - мчались годы с той поры.
Мчались годы, стерлись клювы, раны зажили давно,
Только шрамы доброй памятью остались.
А рябину всю склевали да порвали на вино.
Но кто помнил - прилетали на знакомое окно.
Тянет осенью из леса... Дом, над крышей вьется дым...
И антоновка созрела, пожелтела...
Оглянуться не успел я - друг мой Вовка стал седым,
А ведь тоже, было дело, передергивал лады.
На болотах все, как прежде, крылья хлопают вдали,
Все буянят, все расплескивают удаль.
Ну а я уже не буду - занавесочки спалил -
И то вспомню, то забуду, как за птичками ходил.
Глухари на токовище бьются грудью до крови...
Гоп-стоп, мы подошли из-за угла.
Гоп-стоп, ты много на себя взяла.
Теперь расплачиваться поздно,
Посмотри на звезды,
Посмотри на это небо
Взглядом, бля, тверезым,
Посмотри на это море,
Видишь это все в последний раз.
Гоп-стоп, ты отказала в ласке мне.
Гоп-стоп, ты так любила звон монет,
Ты шубки беличьи носила,
Кожи крокодила,
Все полковникам стелила,
Ноги на ночь мыла,
Мир блатной совсем забыла,
И "перо" за это получай.
Гоп-стоп, Сэмен, засунь ей под ребро.
Гоп-стоп, смотри не обломай "перо"
Об это каменное сердце
Суки подколодной.
Ну-ка, позовите Герца,
Он прочтет ей модный,
Очень популярный
В нашей синагоге отходняк.
Гоп-стоп, у нас пощады не проси,
Гоп-стоп, и на луну не голоси,
А лучше вспомни ту "малину",
Васькину картину,
Где он нас с тобой "прикинул",
Точно на витрину,
В общем, не тяни резину,
Я прощаю все. Кончай ее, Сэмен!
Жаркий день над Ленинградом
Зноем парки иссушил,
Маревом окутан каждый двор.
Погружаюсь я в прохладу
Винтовой твоей души,
Исаакиевский мой собор.
Поднимаюсь долго,
Раньше - раза в два быстрей -
Со здоровьем было хорошо.
Но зато теперь я духом
Стал, друзья, раз в пять сильней,
Здравствуй, Исаакий, я пришел.
Стою в толпе под куполом,
Пою твою историю,
Смотрю, как чайки глупые
Летают над "Асторией".
Два царственных наездника
Ведут тебя по вечности,
Уводит в небо лестница,
Веками искалечена.
Симпатичная туристка
Cмотрит вниз, разинув рот.
Жаль, всего не можешь видеть ты.
Этот город надо близко знать
И знать его народ,
Чтобы он открылся с высоты.
Прошу тебя, храни меня,
Не дай пропасть в изгнании,
Собор с библейским именем,
Мой Центр мироздания.
Приди ко мне воочию
Ночами полусонными,
На белый лист ляг строчками,
В твои черты влюбленными.
Вот последний миг оборван,
Попрощаемся, родной,
Не сойти бы без тебя с ума!
Улетаю я, cобор мой,
В край, завьюженный пургой,
Даже летом там всегда зима.
Да ладно, надо проще быть,
Пойду своей дорогою,
Исаакиевской площадью
На Невский, угол Гоголя.
Прошу тебя, храни меня,
Не дай пропасть в изгнании,
Собор с библейским именем,
Мой Центр мироздания.
Жарких костров развеселый треск,
Руки тяжелые над огнем.
Оцепенел и пригнулся лес,
Стаю волков обложили в нем.
Серые мечутся меж берез,
Прячут детей, зарывают в снег,
И в ошалевших глазах вопрос:
"Что же ты делаешь, Человек?"
Вот и все.
Приходит смертный час,
Тот жуткий час, когда вся жизнь - сплошная боль.
Снег несет,
О, если б он их спас!
Но этот день не станет другой судьбой.
Кружит матерый, здесь главный - он,
Чует: вот-вот, и начнут стрелять.
Но на флажки не пойти - закон,
Лучше под пули - учила мать.
Лучше под пули, ощерив пасть,
Молча. За горло. С разбегу. В грудь.
Лапами. Сильно. Подмять. Упасть.
Может, и вырвется кто-нибудь.
Кто-нибудь...
Все уже страшный круг,
Давным-давно на спуск жадно палец лег.
Кто-нибудь...
Пусть это будет друг,
Он допоет, когда голос мой уснет.
Цепи смыкаются. Крики. Смех.
Запах железа. Собачий лай.
Волка - не лебедя, лебедь - грех.
Волк - он разбойник, его - стреляй.
След, словно пеленг, он на ветру,
И, заглянув в поднебесья синь,
Холода грудью вожак глотнув,
Прыгнул - как проклял - что было сил.
Ветра свист,
Опять им повезло,
Ударил гром, и палевый бок в крови.
Жизнь, прости,
Прости людей за зло,
Дай время им себя научить любви.
Заплутал, не знаю где...
Чудо чудное глядел:
По холодной, по воде,
В грязном рубище
Через реку, через миг
Брел, как посуху, старик -
То ли в прошлом его лик,
То ли в будущем...
А замерзшая межа,
А метели все кружат...
Я глазами провожал,
Слышал сердца стук.
Одинока и горба,
Не моя ли шла судьба?
Эх, спросить бы... Да губа
Онемела вдруг...
Полем, полем, полем,
Белым, белым полем дым.
Волос был чернее смоли -
Стал седым.
А старик все шел, как сон,
По пороше босиком,
То ли вдаль за горизонт,
То ли вглубь земли...
И темнела высота,
И снежинки, петь устав,
На его ложились стан,
Да не таяли...
Вдруг в звенящей тишине
Обернулся он ко мне,
И мурашки по спине
Ледяной волной -
На меня смотрел и спал...
"Старче, кто ты?" - закричал,
А старик захохотал,
Сгинув с глаз долой.
Не поверил бы глазам,
Отписал бы все слезам,
Может, все, что было там,
Померещилось...Но вот в зеркале, друзья,
Вдруг его увидел я.
Видно, встреча та моя
Все же вещая.
Полем, полем, полем...
Зашуми ты, голова хмельная,
Зашуми, и, как бывало встарь,
Я, как Сивку-Бурку, вещую каурку,
По крутым тебя по горкам укатаю.
Ноги выкинут коленца, куст обманет,
И ударит в лоб дорога верстовая.
Зашуми ты, голова-солова,
Зашуми и ноги понеси.
Возле дома куст черемухи изломан...
Дни летели, как-то быстро, бестолково,
Батька бил, да, видно, мало - надо больше,
Побегу да меж колен залягу снова.
Слышишь, песню выводит
На опушке кукушка,
Вспоминаю я бабку свою.
И на пне, на колоде,
Четвертинку с полушкой
За ее упокой, за ее упокой достаю.
Зашуми, пойди опять ты кругом,
Голова бедовая моя.
Раз отмерю да семь раз потом отрежу,
Закушу узду и разорву подпругу.
Где-то там, вдали, живет моя надежда,
Где-то там бежит по заливному лугу.
Слышишь, песню выводит...
И откроют врата для нас,
И опять перехлест дорог.
Мы последний отбойник в паз,
Под амнистией мы, корешок.
Ты, начальничек, не томи,
А скажи, где маманя ждет.
На, возьми у меня взаймы,
Я богатенький и не жмот.
Наплевать, что ушла жена,
Главно, чтоб не ушли долги.
Знаешь, мам, ты у меня одна,
Вот такие вот пироги.
Слышишь, мама, не плачь, постой!
Я устал от рисковых дам.
Я сроднился навек с тобой,
Мой заснеженный Магадан.
Так что, старая, извини,
Не поеду с тобой в Москву,
Слишком много там толкотни,
Да и мне, впрочем, ни к чему.
Вот что, мама, скажу, езжай,
Поклонись от меня дядьям
И халупу нашу продай.
Возвращайся ко мне, слышишь, мам.
Ну, пошел на последний день
Во владенья родных границ,
А ну-ка, сбацай мне, Сень, а, Сень,
Песню про перелетных птиц.
Эх, наяривай, пой, седой,
Чтоб слеза прошибала штык,
Я ж теперь на всю жизнь блатной,
Эх, амнистия, пой старик.
К дому путь-дороженька далека,
Да трехрядка рвет меха, ох, лиха!
С песнями да гиканьем,
С шашками да пиками
Едут, едут кубанцы по верхам.
Там, где дурью мается меньший брат,
Зреет, наливается виноград.
За плетнями-тынами
Дядьки чарки сдвинули -
Ждут батьки родимые в дом солдат.
Все ближе, ближе к дому казаки,
Уже знакомый ветер у щеки.
И, подбоченясь, сотник выскочил в галоп:
Давно отца не видывал малой.
Бабы наряжаются, борщ кипит,
Гуси, утки жарятся - дух в степи.
Псы с цепей срываются,
Как старухи лаются,
А лошади брыкаются у реки.
Девка ошалелая - шасть в сундук,
Тащит платье белое - может вдруг
Не мытьем - так катаньем,
Повезет с солдатом ей,
Может быть посватает милый друг.
Все ближе, ближе к дому казаки...
Эх, встречай, околица, эскадрон,
Разливай, гармоница, едем в дом.
Да по главной улице.
Люд от солнца щурится,
Разбегайтесь, курицы, зашибем!
Вся станица в празднике: дождались!
Где? Какая разница? Веселись!
Девка в белом платьице -
Парень, знать, потратится,
Взглядом, вишь, как ластится... Не журись.
На колья растащили весь плетень,
То казачки гуляют третий день.
Такая доля - то встречать, то провожать
Своих сынов границы защищать.
На ковре из желтых листьев
В платьице простом
Из подаренного ветром крепдешина
Танцевала в подворотне осень вальс-бостон.
Отлетал теплый день,
И хрипло пел саксофон.
И со всей округи люди приходили к нам,
И со всех окрестных крыш слетались птицы,
Танцовщице золотой захлопав крыльями...
Как давно, как давно звучала музыка там.
Как часто вижу я сон,
Мой удивительный сон,
В котором осень нам танцует вальс-бостон.
Там листья падают вниз,
Пластинки крутится диск:
"Не уходи, побудь со мной, ты мой каприз".
Опьянев от наслажденья,
О годах забыв,
Старый дом, давно влюбленный в свою юность,
Всеми стенами качался, окна отворив,
И всем тем, кто в нем жил,
Он это чудо дарил.
А когда затихли звуки в сумраке ночном -
Все имеет свой конец, свое начало,-
Загрустив, всплакнула осень маленьким дождем...
Ах, как жаль этот вальс, как хорошо было в нем.
Как часто вижу я сон...
На модном пляже в жаркий летний день,
Среди шезлонгов и гальки раскаленной,
Где все живое тянется к воде,
Я повстречал ту самую девчонку.
Прошло лет десять с той лихой зимы,
Когда мы вместе радовались жизни.
"Придет разлука, - всем кричали мы, -
Когда на горке нашей рак протяжно свистнет!"
А помнишь, дни летели ураганом,
Денежки рекой,
И двери в бары, рестораны
Открывал ногой.
Тачки, шмотки из коттона,
Видеомагнитофоны...
Ух, как было клево той зимой!
Но вот однажды утром к папе в трест
Зашли два дяди в сереньких костюмах.
Как оказалось - ОБХСС,
Все было тихо, все без пыли и без шума.
И мой пахан в "столыпине" глухом
Уехал в край, где жизнь прожить не жалко,
А мне оставил свой роскошный дом,
Поделенный судом на коммуналки.
Моя маманя не перенесла
Конца своей крутой карьеры светской дамы
И в ту же осень от соседа понесла,
О чем я бате дал на зону телеграмму.
Узнав об этом, папа крайне возбудил свой пьяный мозг
И начал дело о разводе.
Его шофер - подлец и жулик Никодим
Забрал все то, что мама прятала в комоде.
А помнишь, дни летели ураганом...
И вот мы, как тогда, идем к воде,
Я весь "козырный", как положено мужчине.
Но только вот в костюм динамовский одет,
Она в прикиде фирмы "Серджио Таччини".
А помнишь, дни летели ураганом...
Нам уже давно за тридцать,
И кони мчатся по пятам.
Не пора ли застрелиться,
Господин штабс-капитан?
Блещет маковками терем
В сладко-синей вышине.
Не пора ли нам примерить
Деревянную шинель?
Дней последних злую гамму
Доиграл судьбы рояль...
Не пора ли нашим дамам
Черную надеть вуаль?
Мы в последний вздох трех граций
Стройные сожмем тела.
Не пора ли нам остаться
В том, в чем мама родила?
Давайте же играть свою игру,
Откроем карты и пойдем не в козырь.
И смерть красна, мой милый, на миру,
Зачем же ждать, пока просохнут слезы?
Давайте же играть свою игру,
Последний кон и ставки дорогие.
И смерть красна, мой милый, на миру,
Зачем же ждать, пока уйдут другие?
Нарисуйте мне дом, да такой, чтобы в масть!
В масть козырную, лучше бы в бубну...
В доме том укажите мне место, где бы упасть,
И уснуть и не слышать зов глашатаев трубный.
Нарисуйте мне дом, да такой, чтобы жил,
Да такой, чтобы бы жить не мешали.
Где, устав от боев, снова силы б копил
И в котором никто никогда бы меня не ужалил.
Я бы сам, я бы сам,
Да, боюсь, не сумею,
Не найти мне никак
Эти полутона.
По дремучим лесам
Все скачу, все скачу на коне я
И в холодном поту
Через день просыпаюсь от сна.
Нарисуйте очаг, хоть на грубом холсте,
На кирпичной стене, только чтобы тянуло,
Нарисуйте же так, чтоб кулак захрустел
Из холодных ресниц теплым домом однажды подуло.
Я бы сам, я бы сам -
Нету красок заветных,
Знаю лишь только две,
Их сжимаю рукой.
То бела полоса,
То черна беспросветно,
Рассинить бы...
Да нет у меня акварели такой.
Нарисуйте меня, да такого, чтоб в крик,
Чтобы мама моя не боялась за сына.
Нарисуйте меня журавлем лишь на миг,
Я хочу посмотреть на людей с высоты журавлиного клина.
Я бы сам, я бы сам,
Да ломаются кисти.
Только грифу дано
Пальцев вытерпеть бунт.
И летят, и летят, и летят
В небеса, в облака
Поднимаются листья
Этих нот, горьких нот,
Облетевших с разорванных струн.
Нинка, как картинка,
С фраером гребет.
Дай мне, Керя, финку,
Я пойду вперед.
Поинтересуюсь:
А что это за кент?
Ноги пусть рисует,
Нинка это мент,
Я знаю.
Усики блатные,
Ручка крендельком,
Галифе штабные
Серые на нем.
Сладких опер ищешь?
Ай, не бери на понт!
В дуле ветер свищет,
Нинка, это шмон,
Я знаю.
Что же ты, зараза,
"Хвост" нам привела?
Лучше бы ты сразу,
Падла, умерла.
Лучше бы сдохла,
Ведь я ж тебя любил!
Но теперь засохла
Ты в моей груди,
Я знаю.
Жизнь моя блатная,
Злая жизнь моя.
Словно сто вторая
"Мокрая" статья,
Срок не споловинить,
Ай, не скостить ни дня...
Черви, буби, вини,
А для меня "Кресты",
Я знаю.
Сзади налетели,
Начали топтать,
А кто же меня будет
С "кичи" вынимать?
Но время прокукует,
И в последний раз
Нинку поцелую
Пулей между глаз.
Опять один в постели полусонной,
Во тьме ночной лишь стук шальных копыт.
Давно лежит на золотых погонах
Парижских улиц вековая пыль.
Блестящие тускнеют офицеры,
Как говорится, Боже, даждь нам днесь.
Уже не так изысканы манеры -
Остались только выправка да честь.
Я жив, мой друг, покоен и свободен,
Но стал мне часто сниться странный сон:
На водопой по василькам уводит
Седой денщик коня за горизонт.
Осенним утром псовая охота.
Борзые стелют, доезжачих крик.
Густой туман спустился на болота,
Где ждут своих тетерок глухари.
Кто мы с тобою здесь на самом деле?
Один вопрос и лишь один ответ:
Mon cher ami, мы здесь с тобой Мишели,
Здесь нет Отечества и отчеств тоже нет.
Не привыкать до первой крови драться,
Когда пробьют в последний раз часы...
Но, господа, как хочется стреляться
Среди березок средней полосы.
Отслужи по мне, отслужи,
Я не тот, кто умер вчера.
Он, конечно, здорово жил
Под палящим солнцем двора,
Он, конечно, жил не тужил,
Не жалел того, что имел.
Отслужи по мне, отслужи,
Я им быть вчера расхотел.
С места он коня пускал вскачь,
Не жалел своих кулаков,
Пусть теперь столетний твой плач
Смоет сладость ваших грехов.
Пусть теперь твой герб родовой
На знаменах траурных шьют.
Он бы был сейчас, наверно, живой,
Если б верил в честность твою.
Но его свалили с коня,
Разорвав подпругу седла,
Тетива вскричала, звеня,
И стрела под сердце легла...
Тронный зал убрать прикажи,
Вспомни, что сирень он любил.
Отслужи по мне, отслужи,
Я его вчера позабыл.
Я вчера погиб не за грош,
За большие тыщи погиб,
А он наружу лез из всех своих кож,
А я теперь не двину ноги.
В его ложе спать не ложись,
Холод там теперь ледяной.
Отслужи по мне, отслужи,
Умер он, я нынче другой.
По Большому Сибирскому тракту,
Далеко-далеко за Байкал,
С двору от дому
Да во Акатуй-тюрьму
По этапу кандальный шагал.
Год почти он пылил по дорогам
В холод, голод,в полуденный зной.
На побудке крик
Да на поверке штык,
Рвал унижено шапку долой.
Пес-солдат до смерти бил,
Поторапливал в Сибирь.
Сей теперь сама да жни -
Муж твой нынче каторжник.
Арестанская тяжкая доля -
По коротким ночам не до сна.
Ох, и глубока
Бирюса-река,
Как острожная доля черна.
Гонят партию в землю глухую,
Во Акатуйский проклятый рудник,
Там плетьми свистят,
Там в тифу горят,
В небе - крест, а свобода - над ним.
Бур каленый "тук" да "тук",
Да цепей кандальных звук.
Веселей, ребята, бей,
Сил, ребята, не жалей.
Истоптались тяжелые бродни,
Почернело младое лицо,
И засватанный
Вечной каторгой
На тюремное лег он крыльцо...
То не море-окиян -
Стонут души россиян,
По судьбе заверчены
Каторгою нерчинской.
По Большому Сибирскому тракту...
Под зарю вечернюю солнце к речке клонит.
Все, что было - не было, знали наперед,
Только пуля казака во степи догонит,
Только пуля казака с коня собьет.
Из сосны, березы ли саван мой соструган,
Не к добру закатная эта тишина.
Только шашка казаку во степи подруга,
Только шашка казаку в степи жена.
На Ивана холод ждем, в святки лето снится,
Знай "махнем" не глядя мы на пургу-метель,
Только бурка казаку во степи станица,
Только бурка казаку в степи постель.
Отложи косу свою, бабка, на немного,
Допоем, чего уж там, было б далеко,
Только песня казаку во степи подмога,
Только с песней казаку помирать легко.
Покажите мне Москву, я прошу,
Может, воздухом ее задышу.
Покажите мне Москву без гостей,
Купола и полумрак площадей.
Потому что верю сотням людей,
Рассказавших о Москве без затей.
Потому что среди слухов пустых
Есть Арбат и есть Донской монастырь.
А коли дождик воды вешние прольет,
Я буду рад, я буду рад.
Здесь Окуджава нам тихонечко поет:
"Охотный ряд, Охотный ряд."
Бродит кот на Патриарших прудах,
А на Хитровке Гиляровского жду.
А в Столешниковом - ну просто беда -
Целый сонм воспоминаний и дум.
Но коль выпало мне питерцем быть,
Никогда Москва не станет родной,
Но я знать хочу ее и любить,
Так покажите, москвичи, город свой.
Покажите мне Москву, москвичи,
Ну, покажите мне ее без прикрас.
Мы пройдем по ней и мы помолчим,
Потому что слов не будет у нас.
А коли дождик воды вешние прольет,
Я буду рад, я буду рад.
Здесь Окуджава песню Визбора поет:
"Охотный ряд, Охотный ряд."
Расчудил мороз на стеклах, на узорчатых,
И Полкан заснул в натопленых сенях.
Доставай-ка, тетя Маня, помидорчики,
Собирай на стол, любезная моя.
Ах, тетя Маня, что же ты со мною сделала,
К твоим морщинистым рукам я прикипел.
И в лето красное, и в зиму белую
Припасть губами к твоим пальцам я хотел.
Тетя Маня, мы с тобой лет семь не виделись,
Все шатало, все носило по углам,
Зря ты, тетя Маня, на меня обиделась,
Не по доброй своей воле был я там.
Мне часто снился запах яблочек антоновских,
Что на зубах хрустели, падая с ветвей.
Костры далекие, дым над затонами,
В которых я мальцом рыбалил окуней.
Только окунь с той поры в реке не водится,
Раскидало, раскидало всех ребят,
Так давай же, тетя Маня, выпьем за здоровьице,
Чтоб его побольше было у тебя.
Ах, тетя Маня, я сто лет тебе намеряю,
Молиться буду, хоть не верую в Христа,
Чтобы ждала всегда и чтобы верила,
И чтобы знала, что такое красота!
Ты кручина из кручин,
Приходи меня лечить.
Зазвони в колокола,
Сядь со мною у стола,
И станет с горем пополам
Ночь светла.
Ты кручина из кручин,
Дикой песней закричи.
В океане звуков мир,
Волны в нем ты подними,
И пусть ударит в берега
Ураган.
Пусть в вихре нот чудесных
Соединяются сердца и песни,
Пусть тучи слов от зла укроют
Нашу Землю,
И пусть литавр громы
Людей друг к другу бросят незнакомых,
Пусть флейты дождь прольет покой,
Пусть мир ей внемлет.
Ты кручина из кручин,
Подбери ко мне ключи,
Грудь немного приоткрой,
Поиграй чуть-чуть с душой,
И, может, станет ей с тобой
Хорошо.
Ты кручина из кручин...
"Чтоб ветра тебя, сынок, знали,
Только воле верь - нельзя верить
Тем, кто наземь нас, коней, валит",-
Мне наказывал старик-мерин.
И от слов тех - по ноздрям трепет,
Я табунщика с себя сбросил
И увел коней домой, в степи,
Хоть в степях и холодна осень.
Ай-яй, скачи, скачи,
Ковылями жеребята нагуляют силу.
Ай-яй, скачи, скачи,
Без седла и недоуздка,
Ай-яй, скачи, скачи,
Я не мерин, а моя гнедая - не кобыла.
Ай-яй, скачи, скачи.
В табуне моем добры кони
И лошадки хороши, жарки.
Под копытами земля стонет...
Истоптали всю ее. Жалко!
Пена розовая с губ - в морды,
Взбунтовалось что-то там в легких.
А табунщики - народ гордый,
И аркан у них такой легкий.
Ай-яй, скачи, скачи,
То не пуля кровь мою наружу отворила.
Ай-яй, скачи, скачи,
Я тавро зубами выгрыз!
Ай-яй, скачи, скачи,
Наконец-то моя шкура от клейма остыла.
Ай-яй, скачи, скачи.
Воля мыла на боках стоит!
И храпит табун, собой загнан.
Нам, коням, негоже спать в стойле,
Нам свободы подавай запах!
Не успели подковать люди...
Без подков оно куда проще.
Перемелется - мука будет...
Да муки нам не возить больше!
Ай-яй, скачи, скачи,
Ковылями жеребята нагуляют силу.
Ай-яй, скачи, скачи,
Без седла и недоуздка.
Ай-яй, скачи, скачи,
Я не мерин, а моя гнедая - не кобыла.
Ай-яй, скачи, скачи.
Я возвращался поздно лунной ночью,
Бродяга-ветер фонари качал.
И чтобы путь мой был чуть-чуть короче,
Я эту песню звездам напевал:
Червончики, мои червончики,
Милые, хорошие мои.
Вы мне - верные друзья,
С вами я и сыт и пьян,
Милые червончики мои.
Я много пил и знал красивых женщин,
И через шар бил в середину от борта,
И не жалел вас. Больше или меньше...
Какая разница - ведь в том и красота!
Я, как жену, порой ласкал удачу,
И плеть обид меня хлестала по спине,
Но я был весел - ну а как иначе,
Когда карман всегда оттягивали мне.
Червончики, мои червончики...
Не раз судьба натягивала вожжи,
Я видел смерть, я видел мушку на стволе.
Но не давали вы меня стреножить,
Всегда стояли ноги твердо на земле.
Вас часто нет, друзья мои шальные,
Но верю я - не жить вам без меня.
И вновь настанут денечки золотые,
Денечки, полные задора и огня.
Червончики, мои червончики...
Я мальчишка беспризорный, голь-сирота,
Революционный сын своей страны босой.
Дайте медный грошик,
Гражданин хороший,
Вам вернется рубль золотой.
На грошик этот леденцов вразвес
Барышне своей куплю любимой.
Мимо, не проходите мимо -
Она ворованых не ест.
Господин, товарищ, барин! Дай закурить!
Табачка дымок щекочет ноздри босякам.
А за папироску
Тетка очень просто
Мне насыплет семечек стакан.
Коммунистический вам шлю привет,
Жулики мои, разрухи дети.
Ветер, всю ночь гуляет ветерА в ГубЧК не гаснет свет.
Стало холодать под вечер на чердаке.
Грех сказать, но только было при царе теплей.
Лужи ночь сковала,
Крыша - одеяло,
А перина - шкаф без стенок и дверей.
И снится мне, что все наоборот:
Я богат и сыт, живу в Париже.
Ближе... Открыл клаза и вижу,
Что рядом спит облезлый кот.
Я - депутат советской улицы,
Выдали мандат на чердаке мне.
Дремлет старик на лавке древний...
Кто был ничем,
Тот стал никем.
